Украинские села-призраки: заброшенное наследие страны

С момента независимости в Украине официально прекратили свое существование 641 населенный пункт — 601 село и 40 крупных поселков. Больше всего заброшенных сел — в Киевской области, где часть жителей отселили после аварии на ЧАЭС в 1986 году.

 

Мы проехались по исчезающим поселкам страны, чтобы узнать, как живется последним аборигенам

С каждым новым годом карта Украины пустеет. Села, оставшиеся без жителей, сначала превращаются в призраки, а потом и вовсе стираются с лица земли и государственных реестров. С момента независимости в Украине официально прекратили свое существование 641 населенный пункт — 601 село и 40 крупных поселков. Больше всего заброшенных сел — в Киевской области, где часть жителей отселили после аварии на ЧАЭС в 1986 году. Но хватает и поселений, опустевших естественным путем: из-за вымирания жителей прекратили свое существование 528 населенных пунктов.

Но эти цифры не до конца объективны, говорят эксперты: в стране полно сел, которые существуют только на бумаге, хотя там давным-давно никто не живет. И когда у властей наконец дойдут руки почистить реестры, цифра исчезнувших сел станет намного внушительней.

«Проблема с вымиранием сел существует во многих странах, где упор делается на промышленность», — объяснил нам эксперт Института демографии и социальных исследований Александр Гладун. У нас же, по словам эксперта, населенные пункты исчезают из-за демографического и социального фактора. «Молодежь уезжает, потому что ей нужна работа, — говорит Гладун. — А потом в села никто не возвращаются. И там остаются только старики».

Мы проехалась по селам-призракам.

Хаиха: книга жалоб и «Ватра» по 9000 карбованцев

Одно из древнейших сел Черниговской области мы обнаруживаем по счастливой случайности. «Вы бы съездили в Хаиху, там дома стоят, а людей нету! Не живет никто», — говорят нам в соседнем селе, Парафиновке и показывают туда дорогу. «В 90-х годах село постепенно начало пустеть, люди съезжали, в 2001 году там всего 27 человек жило. Последний дед съехал полтора года назад», — рассказывают нам в Парафиновке.

Картина в Хаихе удручающая. «Молодые все съехали, остались вначале только старики. А они не вечные, вскоре и их не стало, — говорят жители соседних сел. — Вот здесь (показывают на свежевспаханное поле, виднеющееся на горизонте. — Авт.) раньше было село Василёвка. Теперь вот вымерло, а дома снесли за ненадобностью».

В селе осталось чуть больше десяти целых домов. Об остальных сегодня напоминают только развалины. На некоторых хатах еще сохранились жестяные таблички с названиями улиц: на одной из таких разбираем — «Кооперативная». На одном из домов, расположенном на этой улице, уцелела табличка с датой постройки — 1953 год, хотя от самого дома остались только стены с провалами на месте выбитых окон. Кирпичные дома почти полностью разрушены, а глубокие дыры колодцев замаскированы зарослями сорняков, и в них легко провалиться.

В некоторых домах сохранились предметы быта — старые калоши при входе, советские плакаты и старые фотографии на стенах. Самое целое здание в селе — бывший магазин, и в нем все пропитано духом 90-х: на полу лежат этикетки с советскими названиями, ценники с астрономическими на сегодня суммами: сигареты «Ватра» стоили 9000 карбованцев, а вафли — 158 000 за кг. Сохранились даже книга жалоб с пожелтевшими страницами и журнал приема и выдачи товара за 1983 год.

Барвиновка: потерянный рай

Еще одно село, ставшее для нас неожиданностью, — поселок Барвиновка в Черниговской области. Она официально числится как населенный пункт и есть на карте, хотя прописан там всего... один человек. Недалеко от Барвиновки раньше располагалось село Лозовое — сейчас от него остался только одинокий колодец.

В село въезжаем, восхищаясь чудесной природой и свежим воздухом. Вокруг шумят деревья, недалеко — речка: идеальные условия для жизни! Но жизни в поселке нет — только кое-где в зарослях проглядывают остатки домов. Единственный житель Барвиновки Петр Григорьевич охотно рассказывает нам историю села. «Тут раньше так красиво було — ой, вы бы видели! Природа отличная, почва чистая! А какие тут пасеки были! Тут же для пчел просто рай, — смакует воспоминания пенсионер. – Ну, а потом начали люди уезжать — жизни лучшей им захотелось. Вот тут (показывает на полуразрушенный соседнего дома) бабка жила одна, померла где-то год назад. Вот и остался я — единственный прописанный».

В самой Барвиновке Петр Григорьевич не живет — переехал в близлежащий Тростянец, где есть магазин и медпункт. На родине держит только огород. «Раньше у меня тут «будка» была — домик, чтобы переночевать, огородик, пасека... Ой, мед какой был! Но тут воруют — жуть! Однажды приезжаю к себе, а возле дома какой-то хмырь ошивается. Я спрашиваю: что тут делаешь? А он мне: а я заблудился, с Иванивки шел. Но как можно так заблудится, если Иванивка в семи километрах, и в другую сторону! А потом приехал — а будку-то мою сожгли, и спасти я не успел... Потому и пасеку пришлось убрать».

Из построек у Петра Григорьевича на вотчине остался только погреб, и его пенсионер намерен сохранить при любых обстоятельствах — на случай войны, которой он сейчас очень боится. «У меня не укладывается в голове, как Путин может так поступать! Мы же все братья, единый народ!» — не сдерживает возмущения Петр Григорьевич. И на прощание приглашает в Барвиновку летом: «Тут такие груши поспеют — вы таких в жизни не пробовали!»

Полесское: живет всего семь аборигенов

Село Полесское в Киевской области до Чернобыльской аварии 1986 года было обыкновенным районным центром, расположенным в 50 км от ЧАЭС. Но после катастрофы полищуков начали отселять, и в 1999 поселок окончательно исчез с карты Украины. Но в несуществующем селе живет семь человек, у которых в гостях мы и побывали. Добраться к ним без разрешений — сложно, въезд только по спецпропусками. На КПП Чернобыльской зоны встречаемся с нашим провожатым, который представляется — Юрко. Фамилию назвать отказывается, мол, ему в прессе появляться смысла нет.

Первое, что видим, въезжая в село, — мемориал Неизвестному солдату. Монумент из меди уже лишился половины туловища — ее отбили вандалы, охотящиеся за цветным металлом, — и недостающую часть достроили из бетона. Вдоль дороги, в кустах и деревьях, прячутся деревянные и кирпичные хаты. В центре Полесского, как и в любом другом уважающем себя советском райцентре, — пятиэтажные и девятиэтажные дома. В квартирах, под завалами кирпичей и осколками битых окон — упаковки из-под советской вермишели и молока. В магазине «Детский мир» сохранились рисунки, изображающие Волка из «Ну погоди!», Карлсона и кота Леопольда.

Направляемся сразу к дому, где живет пенсионер Павел Владимирович. Найти его среди полуразвалившихся построек несложно: дом ухожен, а возле забора сложены дрова. Дворняжка во дворе поначалу лает на незнакомцев, а после первого знакомства трется у ног, напрашиваясь на ласку. «Я здесь родился и живу, — рассказывает Павел Владимирович, закуривая и присаживаясь на пенек. — Уезжать никогда не хотел и не буду. Куда мне ехать? Здесь мой дом. После аварии мне, конечно, дали квартиру в Бориспольском районе, но я там не живу. Не хочу».

Радиации Павел Владимирович не боится. «Ото ходят наши охранники, — кивает пенсионер на нашего провожатого Юрка. — Кажуть, нельзя грибы собирать, радиация, мол. А как это нельзя? Неужто я зимой грибов не засушу, хотя бы нитку? Ругали меня раньше, а сейчас смирились уже, да, Юра?» (Юра дипломатично молчит.)

Чернобыльскую аварию Павел Владимирович помнит хорошо. «Я тогда на рыбалку поехал ближе к Чернобылю. Еду, смотрю — пост, хлопцы с автоматами стоят... Мне говорят: угости сигаретой. Я им сигарет дал, спрашиваю: а что тут случилось? На следующий день обратно еду, а они снова стоят. И опять сигарет просят. Так и стояли несколько суток, без сигарет».

Прекрасно помнит взрыв на ЧАЭС и другая жительница села, Людмила. «Я про аварию сразу узнала, у меня дядя в сельсовете работал, — делится она с нами, — мы с дочкой уехали в Киев, а мама здесь осталась. Потом она мне звонит и спрашивает: доча, ты меня пустишь к себе в квартиру? Меня это поразило, я ей отвечаю: ну конечно, пущу, как иначе?! А она говорит: у нас многих дети на порог не пускают. Говорят: вы облученные».

Впрочем, мама Людмилы, несмотря на полученную квартиру в Киевской области, вернулась в родное село, где и умерла спустя 14 лет после аварии. «Наши многие из села уехали. Соблазнились деньгами, квартирами. А потом поумирали от тоски. До старости не дожили! — говорит Людмила. — Куда бы ни приехали — везде на них плевались: «Вы же из Чернобыля! Вы же с радиацией!» А мы ведь Родину потеряли. Родную землю». Сейчас женщина живет в Киеве, но планирует переехать в Полесское, в дом мамы.

Грезля: опустела после аварии

Грезля была самым обычным советским селом. Но все изменила Чернобыльская катастрофа: село находится в 47 км от ЧАЭС, поэтому после аварии все 550 жителей поселка были эвакуированы, а в 1999 году Верховная Рада официально сняла населенный пункт с учета.

Сейчас село утопает в деревьях и буйно цветущем бурьяне — здесь осталось всего пару домов, и лишь приглядевшись, можно разглядеть в зарослях кирпичные стены и деревянные постройки. Провожатый Юрко показывает дорогу на озеро: там раньше стояла водонапорная башня, а сейчас — груда битого кирпича. В ста метрах от пляжа — местное училище: пятиэтажное здание неплохо сохранилось, кое-где даже уцелели стекла, а в бывших кабинетах лежат старые ученические тетрадки. Рядом с советскими атрибутами лежат современные — упаковки от кетчупа и банки от консервов. «Часто к вам туристы приезжают?» — спрашиваю у Юры. «К нам — нечасто. Все в основном в Припять ездят, вот там нашему брату работы хватает», — улыбается Юрко.

Заканчивается наша экскурсия по Грезле на кладбище, которое находится на выезде из села. Из зданий уцелела только сторожка, на столе в ней - конфеты и кулич. Поскольку недавно закончились поминальные дни, на некоторых могилах еще лежат свежие цветы и пряники. Но большинство надгробий запущены — кресты покосились, а холмики заросли травой.

Навсегда в советском союзе

До Чернобыльской катастрофы Полесское можно было смело называть стандартным советским райцентром. Еще в апреле 1986 года здесь проживало больше 11 тысяч жителей, работали заводы, была школа, ПТУ и два Дома культуры. Полесское, как и все населенные пункты зоны отчуждения, навсегда осталось в Советском Союзе — здесь, на уже упомянутом Доме культуры, красуется советский герб, хотя самому зданию осталось уже немного: стены рушатся, а крыши давно нет. Подобная участь постигла многие кирпичные дома: когда Полесское опустело, в него ринулись любители нажиться на людском горе. Они вывезли из поселка весь металл, вещи, брошенные людьми в спешке, и даже уцелевшие кирпичи.

«Селам нужно самоуправление»

Многие села, густонаселенные раньше, сейчас находятся на грани исчезновения. Например, в селе Луговое, что в Черниговской области, от нескольких тысяч жителей осталось всего три десятка человек. «Раньше такое село огромное было... Общежитие было, клуб, школа своя, — рассказывает нам местный тракторист, Михаил. — А сейчас почти все дома пустые стоят». Луговое пока живет только из-за фермы — сюда приезжают работать из соседнего села Парафиновка. Но сами жители говорят, что скоро их село пополнит список заброшенных населенных пунктов.

Чиновники утверждают, что остановить тенденцию вымирания сел можно. «Для этого необходимо провести территориальную реформу, — рассказал «Сегодня» нардеп, член комитета по вопросам государственного строительства и местного самоуправления Василий Гладий. — Сейчас главная проблема в селах — это слабо развитый социальный сектор. Если будет больше денег оставаться на местах, тогда громада сможет их распределять и улучшать условия жизни». Все, что для этого нужно, по словам нардепа, — провести Конституционную реформу: «Главная точка отсчета — это реформа Главного закона, а для ее принятия необходимо две сессии парламента, то есть — год». Но чтобы действительно улучшить жизнь в украинских селах, понадобится не год, а минимум 3—5 лет. «В качестве примера можно рассматривать Польшу, где тоже сталкивались с проблемой вымирания сел. Они реформу самоуправления проводили планово, на протяжении 10 лет. Но у нас такого времени нет — ситуация действительно катастрофическая», — говорит Гладий.

Юлиана Скибицкая, "Сегодня"