13 апреля 2020 г. Один из пожаров, охвативших чернобыльскую зону, сжег «Рыжий лес». Во второй раз. Так сказать, «контрольный в голову». Несколькими днями позже я стоял на пепелище того, что более 20 лет служило лабораторией, и думал, как мало людей действительно знают, что такое «Рыжий лес», а его уже больше не будет. Понятие «рыжий лес» давно закрепилось в....
13 апреля 2020 г. Один из пожаров, охвативших чернобыльскую зону, сжег Рыжий лес. Во второй раз. Так
сказать,контрольный в голову.
Несколькими днями позже я стоял на пепелище того, что более 20 лет служило лабораторией, и думал, как мало людей
действительно знают, что такое Рыжий лес, а его уже больше не будет. Понятие рыжий лес» давно закрепилось в
лексиконе. Так называли наиболее загрязненные участки вокруг ЧАЭС, хотя четкой территориальной привязки не
существует. Все началось с того, что сосняки, окружавшие аварийную станцию, погибли от радиации, и побуревшая хвоя
придала лесу общий рыжий окрас. Сосна один из наиболее чувствительных к радиации организмов.
Там, где сосны не было, не было и такого визуального эффекта. Сосна погибла на площади приблизительно 500-700 га
(буквально рыжий лес!). Радиоактивное облако, ушедшее на запад, оставило смертельный след с четкими границами: к югу
и северу сосны остались живыми, а посреди порыжели. Участки с такими же высоким загрязнением занимали намного
большую территорию, но там не было сосны. Помимо ближнего рыжего леса, были и мало кому известные рыжачки» на
левом берегу Припяти, в 7 км к северу. Были и другие «пятна» погибшей сосны.
В первые годы, для обеспечения более безопасных условий вокруг ЧАЭС, верхний слой почвы, вместе с соснами и всяким
техногенным хламом, захоронили в траншеях. В радиусе от 1 до 2.5 км получилась радиационная пустыня с
многочисленными валами могильников (так называемые, ПВЛРО). Радиации стало меньше, но безопаснее не стало. Пустыню
надо было закреплять. Добились лишь к 1990-1991 гг.: вначале высадили рожь (ничто другое на песке не всходило), а
потом уже и новые сосны. С той поры эти условно дезактивированные участки опять стали сосняками и зазеленели. В
общем, по какой-то традиции, их тоже называют «рыжим лесом». Более того, это название закреплено и в
документах, по управлению этими территориями.
В моей профессиональной жизни «рыжий лес это ИСХОДНЫЕ погибшие сосняки, сохранившиеся в 2.55 км к западу от
реактора. Их никто никогда не трогал. В этом и была их прелесть. Абсолютно исходное загрязнение, абсолютно
естественное распределение и перераспределение радионуклидов, абсолютно естественный ход природных процессов, мыши,
птицы, лягушки, растения все, что надо для ученого. При этом, более радиоактивного места за пределами промплощадки
ЧАЭС просто не существовало! В первые годы немногие пытались там работать. Очень опасно, очень сложно. Каждая минута
стоила здоровья.
В основном работали представители российских научных организаций, национальная школа только зарождалась. В первой
половине 1990-х рыжак открыл двери и для западных ученых, и так и остался международным. Признаться, иностранцев в
совокупности там было больше. Наших почти одни и те же, так сказать, хранители тайн Рыжего леса, поименный список
будет недлинным.
Важно отметить, что рыжими эти участки были недолго. Хвоя осыпалась в течение первого года, и следующие 3-5 лет
пейзаж определяли только скелеты сосен. Под напором насекомых, грибков и ветра деревья легли уже к середине 1990-х.
И лишь немногие стоики держались дольше. В середине 1990-х Рыжий лес и лесом то не был. Отдельные группки берез,
осин или ольхи среди серых сосновых завалов. Видимость на многие сотни метров. В отличие от хвойных, лиственные
деревья, кустарники и травы оказались устойчивее.
Они не только выжили, но и стали определять внешний вид и природную сущность рыжака. По сути, это был березняк, на
большей территории разреженный, с многочисленными луговыми участками. В более сырых местах берез, осин и кустарников
было погуще, даже были отдельные болотца и каналы. Летом рыжак зеленел, на зиму жух, все, как остальное в округе.
Если бы не трупы сосен и не дозиметры, трудно осознать зловещий подтекст.
До буйства природы тут, конечно, далеко. Почвы бедные, кислые, во многих местах один песок. Флора и фауна
соответственно. Похожие местообитания сплошь и рядом по Полесью. Но тут, в рыжаке, заинтересованные
естествоиспытатели с трудом справляются с соблазном списать все на радиацию. Дозимер то трещит! Естественная
бедность природы и небольшая площадь мешали исследователям. К рыжему лесу трудно приложить стандартные и широко
используемые в мире тест-системы и приемы, сложно подобрать контроль, и не менее сложно сравнивать с остальным
миром.
Здесь трудно найти такие виды, к которым привыкли западные ученые (их просто не может здесь быть!), здесь нет
проточных водоемов (тут и непроточные нестойкие!), здесь бедный выбор почв (никакие варианты не организуешь!),
здешнее березовое редколесье и лесом назвать сложно (не всякая лесная птица согласится на такой). Все, что тут
хорошо это радиация. Ее много, очень много. Даже в 2020 г. мощность дозы в тысячи раз превышает естественный фон (и
это после тысячекратного снижения!), а плотность радиоактивных выпадений составляет сотни мегабеккерелей на метр
квадратный (все, что надо!).
В прочем, как ни странно прозвучит, со временем, и здесь радиации становится недостаточно: изучаемые эффекты все
менее очевидны, все более замыливаются нерадиационными факторами среды. Это досаждает ученым, разочаровывает. Увы,
таковы реалии бытия и природы.
Помимо радиации местная природа испытывала и другие потрясения. Рыжий лес» находится у подножья
Чистогаловско-Лелевской возвышенности. Грунтовые воды неглубоко.
При обилии зимне-весенних осадков «лес» может уходить под воду. Так было (по моим записям) в 1999, 2001,
2005, 2013, 2014 годах. Причем иногда эта сырость длиться до конца лета, а в 2013 - 2014 весь год. Тут, уж, мало кто
выдержит. Гибнет и сосна, гибнет и береза, меняются травы. А когда опять сухо, березовая поросль торопится
восстановить статус-кво. Эти качели отражаются и на животных. То тут есть лягушки и бобры, то днем с огнем не
сыщешь.
Где-то с середины 2000-х и сосна стала возвращаться. На части территории радиация ее уже не убивала, хотя и
тешилась, создавая радиационные морфозов. Что касается животного мира, тот тут были все, кто находил условия
сносными (последнее очень важно!). Как они жили, это другой вопрос и предмет многочисленных исследований. Но мыши
бегали, птицы строили гнезда, шмели жужжали. Зайцы, копытные, хищники обычное полесское разнообразие! Даже бобры
были, когда вода была. Животные не исчезли даже после аварии (хотя и поредели, и подпитывались за счет иммиграции),
а уже через 10 лет окончательно стали местными, рыжелесными.
В Рыжем лесу чего только не изучали! Все, что шевелится и не шевелится. И загрязнение, и дозы, и круговороты, и
эффекты. Строили вольеры, закладывали скважины. Тут даже есть лабораторный домик Украинского НИИ сельхозрадиологии.
Уже и не скажешь, сколько ученых прокладывало здесь тропы, сколько написано статей, сделано докладов, защищено
диссертаций. Поверьте, очень много. При этом, живые люди, со своими личными проблемами. Кто привозил семью, кто
делал предложение руки и сердца. Кто боялся рыжака, а кто терял разум. Все возились в грязи, все облучались, и все
старались получить столь ценные знания.
До середины 2000-х пожары рыжий лес обходили. Первый, заметный по масштабам, произошел где-то в 2004-2005 годах
(точно не помню), на дезактивированной территории, ближе к перекрестку со знаком Припять. Сгорел травостой, немного
сосновых посадок и упавшие скелеты старых сосен. Но 15 июля 2016 г. случился такой, что отправил рыжий лес в
нокдаун. Пожар возник в районе станции Янов, где находится действующая организация. Год был сухой, огонь легко
добрался до рыжака, и пока люди с мыслями собирались, охватил всю САМУЮ РАДИОАКТИВНУЮ В МИРЕ ТЕРРИТОРИЮ.
Сжег траву, березы, стволы сосен, погибших в 1986 г., убил и сосны, росшие в сублетальной зоне, поразил часть
послеаварийных посадок. Непораженных участков осталось немного. Сказать, что я испытал потрясение сказать ничего.
Это был не просто лес, это была часть моей жизни. Моей и тех, с кем работал. Казалось, я каждый пенек там знаю. Но
это была новая реальность. Чем грозила сразу и не скажешь. В 2016–2018 годах вместе с коллегами из Британии мы
провели серию исследований. На горельниках однозначно снизилось разнообразие и общее обилие животных и растений.
Снизилась и биологическая активность почвенной биоты. Птицы не хотели гнездиться, а их кладки чаще гибли. Зверье
забегало лишь изредка. Масло в огонь подливали высохшие водоемы и болота. Но жизнь сохранилась. Уже к осени 2016 г.
полезла первая зелень, а в 2017 г. горельники покрылись травостоем, папоротниками и древесными побегами. Пережившие
пожар деревья, хоть и сохранились, но добивались насекомыми и грибками. При этом, на не тронутых огнем участках
жизнь оставалась такой же богатой, какой мы ее до этого знали. Что касается «радиации», то она как была
в почве, так и осталась, улетело немного.
Но зола прилипала к обуви намного успешнее, чем почва ранее. Независимая группа, с участием японских коллег, также
показала, что доступность радионуклидов на горельниках сильно возросла. Все это отчасти напоминало ход событий после
1986 г. Разрушение прежней экосистемы, дестабилизация радиационной ситуации, запуск процессов становления нового
сообщества животных и растений, рост дозовых нагрузок. Конечно, было и много отличий. Но лес стал опаснее,
ненадежнее.
То, что происходило в апреле 2020 г., походило на Апокалипсис. Казалось, горело все. Запад, юг, центр, восток. Пожар
в центральной части зоны начался где-то с 7 на 8 апреля, в районе захороненного села Чистогаловка, всего в 3 км
южнее от рыжего леса. Лучшее место для пожара сложно придумать: со всех сторон от села сосняки-штакетники, за
которыми с момента аварии никто не ухаживал, там нет дорог, на многие километры сплошной склад горючих материалов.
Северный ветер легко догнал пламя, аж, до Чернобыля, люди не справлялись. Оставалась лишь надежда, что рыжий лес,
находящийся к северо-востоку, минет эта участь. Увы, в ночь с 12 на 13 апреля пожар покрался и к нему, и 13-го камня
на камне не оставил. Подсохшие с 2016-го года горельники горели особенно ярко.
Я там был только через 10 дней. Еще кое-где дымили стволы, массово ложились те, что не сгорели. Как шрамы проступили
чудом не опаленные тропы, валы могильников. Как обугленные кости, грудами валялись стволы берез. На месте недавно
густых травостоев и древесного сухостоя ни-че-го. Территорию не узнать. Как и 30 лет назад, она просматривалась
насквозь, до одного километра. Но это был уже не рыжий, и совсем не лес. Все, что тут осталось только радиация.
Как минимум, бОльшая часть. Зола (очень радиоактивная зола!) легко сбивается и пылит под ногами. Много не нужно,
чтобы ее поднять и занести за многие километры. В чем и была ценность того леса, пускай и рыжего: он защищал землю
от ветровой эрозии, а нас от избытка аэрозолей. Что будет дальше?.. В противоборстве стихий пока выигрывала живая
материя (но не разумная!). Только отступает огонь, радиация и жизнь лезет через все щели (люди умиляются результату
и забывают о горьких уроках). Уже, всего через 10 дней, зеленые нити подпаленной травы повсеместно пробивались
сквозь уголь.
На тех участках, где почти не было травы и лесной подстилки, и гореть было нечему, сохранился и березовый подрост.
Его вершинки засияли нежными листочками. Даже если все спалить до песка и прожечь кобальтовой пушкой, жизнь все
равно однажды поселится. Не сразу, и, возможно, не такая, к какой мы привыкли, какую почитаем, и с которой мы
уживемся. Но назад уже не откатишь. Уроки нужно учить, и понимать, где находишься и что делаешь. Того рыжего леса
уже никогда не будет.
Скоро не останется и людей, которые помнят его историю и знают его тайны. Их не хотели слушать, а зря. Они там
работали не из праздного любопытства, а с целью определения границ, допустимых для Человека.
В радиоактивных углях зарождается новая жизнь, а следующим поколениям достанутся старые проблемы. Грабли уже
заложены. Жаждущие наступить уже переступают у дверей.
